лет людей. Они думали видеть трагические лица, мрачную, тяжелую жизнь. Особенно ярко описано это ожидание у Шатобриана, передаю- щего свои впечатления от возвращения в Париж. Он сразу и всюду на- талкивается на танцульки. Он видит странную смесь. На стенах еще красуются гордые революционные афиши, фригийские колпаки, при- зывы к свободе. На дверях ресторанов написано: «Здесь гордятся зва- нием гражданина». Внутри этих же ресторанов шумные — посетители подчеркнуто и насмешливо именуют гражданами прислугу, которой они дают намеренно унизительные приказания. Еще не отзвучали восторги от провозглашенного равенства, а уже возникло новое неравенство, еще более резкое и грубое. Еще рано сравнивать некоторые стороны совеременного быта с тем, что наблюдалось во Франции в переходный период от Термидора до воцарения Наполеона. Но те же причины вызывают и у нас те же следствия. Нет никакого сомнения в том, что политические перемены вызовут у нас еще больший взрыв животной 'радости. И в потребности такой животной радости уже разлагается гражданская добродетель ге- роического периода революции. Сталинский режим приспособляется к новым вкусам, к новым запросам, к новым потребностям тех людей, от которых он зависит, без которых он не может существовать, на ко- торых он до сих пор опирался. А эти люди хотят жить. Жить хочет вся Россия, и, чем болыше компрессия со стороны власти, тем острее жа- жда жизни. В современной жестокой социальной иерархии естественно дифференциируется и по разному выражается жажда жизни. Большин- ство недокормленных стремится утолить голод и обеспечить себе воз- можность утолять его в будущем. Люди кормленные стремятся обза- вестись одеждой, предметами домашнего обихода. Люди, более обеспе- ченные стремятся к личной роскоши, поскольку она возможна в совре- менных советскихъ условиях. Послали вот члена политбюро Постышева в Киев с чрезвычайной миссией. Он потребовал для своих личных на- добностей особняк в четырнадцать комнат. Во времена Ленина и Дзер- жинского такой дерзости он себе, конечно, не позволил бы. Но Сталину выгодно держать своих людей не сомнительным уже фанатизмом, а их личными удобствами. Любопытно проследить несомненный параллелизм в бытовой ре- акции на трагизм революционных лет во Франции начала Х1Х-го века и в России ХХ-го века. Этот параллелизм сказывается в том, что соста- вляет человеческую, именно общечеловеческую природу, в основном неизменную в измерениях времени и пространства. В России еще не ис- сякли источники террора. В России еще не сошли с первых планов сцены люди, причастные к мрачным истокам революции, не сошли в силу своей большей способности применяться к объективным услови- ям, к обстановке, к окружающей среде. Все это не позволяет совре- менной России испытывать чувство пробуждения после кошмара. Кош- мар еще сохраняет власть над умами, как бред на яву. Люди еще не вернулись из`ссылок. Эмиграции по прежнему заказаны пути на Роди- ну. Чувствуется приближение весны, но весна еще не наступила. Ин- стинкт народный только еще предчувствует будущий праздник. Но жи- вые люди уже предвосхищают его празднование. И в-канун праздника уже рвется к радости наша нация. Нам всем, пережившим величайшую смуту нашей истории, надо сделать усилие над собой, чтобы понять, что звериное начало уступает а,